ВОЙНА. МАРИУПОЛЬ. 2022 год, или Военная операция, в которой не пострадало мирное население Посвящаю моим любимым, отнятым этой войной Глава 28 Эвакуация За двое суток у родственников моя нога опять перестала разгибаться. В ночь пожара и последующее утро я ее перенапрягла, поэтому она опухла и отказывалась работать, идти мне было сложно. Я решила везти бабушку, чтобы можно было опираться на коляску. Сначала опять прыгала, но со временем расходилась. Шли мы вдоль Морского бульвара во дворах. Я сильно отставала от сестры, мамы и детей. Несмотря на ранее утро, все вокруг грохотало и скрежетало. Мы слышали свист и взрывы, свист и взрывы, свист и взрывы… И это не прекращалось ни на секунду. Несколько раз родные заходили в подъезды скрыться от бомбежки и подождать меня с коляской. Но, конечно, сестре хотелось быстрее отвести детей в более безопасное место, подальше от развернувшегося в этих дворах масштабного обстрела. Пройдя вглубь от линии соприкосновения еще несколько домов, я увидела у подъездов чеченцев. Я почему-то вспомнила, как мы их ждали тогда, месяц назад, когда все только начиналось, а теперь это не имело уже никакого значения. Я хромала и изо всех сил толкала коляску. Желающих добраться до «коридора» было много. Мы были чумазые, немытые и рваные, с впавшими глазами и осунувшимися щеками. Один чеченец, решив помочь советом, обратился ко мне со словами: «Бабушка, бабушка…. Здесь нужно объехать». Я сначала опешила, а потом улыбнулась. Так вот как я стала выглядеть спустя месяц этой немыслимой осады! Без истерик и воплей, перманентным ужасом и молчаливым страхом, война высосала из наших тел жизнь. Родные ушли далеко вперед и пропали из виду, а я никак не могла одолеть проем между домами. Колеса утопали в груде осколков бывших окон. А я все думала, что вот, за домом будет тише, мне непременно нужно выехать и одолеть это расстояние. Но коляска стопорилась. Я обошла ее, немного приподняв, потянула спереди и толкнула. На этот раз бабушка выскользнуть не могла, мы ее привязали. С помощью этих манипуляций стала продвигаться, медленно, насколько могла позволить моя раненая нога. Потом был промежуток без асфальта, вообще. Коляска несколько раз заваливалась набок вместе со мной и бабушкой. Вдалеке я увидела маму, стоявшую маяком и ожидающую нас. А через какое-то время вернулась сестра, чтобы мне помочь. Она успела отвести детей к остановке и прийти обратно. Начинался спуск к морю. Заехать на него нам помогли проходящие мимо мужчины. Сестра предложила, чтобы здесь повезла бабушку она, но я отказалась. Тогда Таня снова быстрым шагом повела детей к месту сбора. Я опиралась на коляску и в то же время старалась сдерживать колеса, ноги скользили по гравию. Мама была рядом. Где-то на середине спуска, я увидела заезжающую снизу колонну военной техники. Она мчалась прямо на нас. Спуск состоял из двух параллельных дорожек, разделенных клумбой с деревьями. В некоторых местах дорожки соединялись. Я стала пятиться, чтобы нырнуть в проем, но ноги скользили, а танки быстро приближались. Ко мне присоединилась мама. Вдвоем мы потащили коляску обратно в гору. В нашем распоряжении было несколько секунд. В проем мы нырнули в самый последний момент. Техника промчалась мимо, сменив свою траекторию всего на несколько сантиметров. У меня дрожали руки и ноги. Я выкрикнула им что-то вслед, но в этом не было смысла. Когда спуск окончился, и оставалось уже метров двадцать до места назначения, сестра забрала коляску, так как нужно было объехать глубокие лужи. А я уже сама поковыляла напрямик. У кафе «Ивушка» было много народу. Оля с Сергеем и детьми тоже уже были там. День выдался очень теплым, светило солнце, холода отступили. В воздухе пахло весной и приятными переменами. Мужчин проверяли на наличие татуировок, раздевая до пояса. Искали бойцов из «Азова». Женщин не трогали. «Коридор» функционировал уже около недели. Отвозили сначала стариков и детей, потом женщин и мужчин. Поэтому первыми у нас уехали бабушки, я с больной ногой и Оля с грудничком остались ждать второй заход, а сестра с детьми и Сергеем приняли решение идти пешком. До Ляпино было не более трех километров. Проезжая по дороге, ведущей вдоль моря, мы видели обуглившиеся дома Восточного. Там уже не было жизни. В Ляпино стреляли меньше, но снаряды иногда прилетали и сюда. Со стороны ДНР подъехал грузовик. Оттуда стали выгружать коробки с конфетами и раздавать детям. Военные улыбались и давали каждому малышу в руки по несколько Киндер-сюрпризов. А я смотрела на собак – худых, голодных и обезвоженных. Их было много, в основном, породистые и крупные... живые скелеты. Я поинтересовалась, кормят ли их здесь? Военный ответил резко, с болью в голосе: «Кормим! Но их больше двадцати! Хозяева их здесь бросают, с собой дальше не берут, а у нас на всех еды не хватает. Животных с каждым днем становится все больше». Мы с мамой нашли жестяную банку и налили в нее воды. У нас ее было мало. Собаки пили жадно. Попоили только двух. Сестру с детьми и Сергеем мы ждали больше часа. Они подошли пыльные и утомленные пешей прогулкой, у детей в руках были шоколадные батончики, врученные им по пути. А здесь еще достались Киндер-сюрпризы. Подошел автобус, очередь за это время собралась длинная. Но мы были первыми. Из десяти человек у нас было две старушки, одна из которых на коляске, и четверо детей вместе с грудничком. Я села на переднее сиденье спиной к лобовому стеклу, лицом к проходу в салоне. Таким образом я могла придерживать поставленную передо мной коляску с бабушкой. Светозар сел лицом в мою сторону, через одно сиденье. Остальные прошли в конец автобуса. Всех переполняли эмоции, только сейчас мы стали осознавать, что мы покидаем ад, что с каждым метром, с каждым оборотом колес он отступает и удаляется. Чернота и гарь сужается в маленькую точку на горизонте. Оцепенение и окаменение чувств спадало. В салоне плакали люди. Многие рассказывали свои истории, их понимали с полуслова, сюжет был один: бомбежки… походы за водой… морозы... ранения… трупы… пожары… сгоревшие дома… Я смотрела на испачканное и серьезного лицо ребенка с большими умными голубыми глазами. А потом сказала, улыбнувшись: «Мы это сделали! Мы вырвались! Дай пять!». Светозар протянул ладошку и тоже заулыбался. Это была счастливая детская улыбка, но в ней все-таки была небольшая тень сомнения и недоверия. Мы ехали по солнечной дороге в мир, который так давно не видели. И вдруг я тоже уловила это сомнение: а там точно мир? Эпилог Этот солнечный день был наполнен радостью. Так, наверное, и должна была закончиться эта история. Но я не могу. Я не могу, потому что там до сих пор под обстрелами, без достаточного количества еды и воды мои родные, мои друзья и бывшие коллеги, мой двоюродный брат с женой и детьми, с которыми нет связи с 24 февраля. Я не могу радоваться этому хрупкому миру, потому что до сестры дошло сообщение от подруги Ани, которая написала, что она выбралась из города, но теперь она бомж! Я не могу радоваться, потому что узнала от эвакуированных соседей, что произошло с раненным в колено Игорем в ночь, когда горел наш дом: передвигаться он не мог и, попросив ему поставить стул во дворе, подальше от разрушающихся стен, сказал соседям уходить и оставить его прямо во дворе под обстрелами. Я не могу, потому что нас разместили в первую ночь в Новоазовске, где была вкусная еда, горячая вода, постель и свет, а ночью мы с сестрой услышали знакомые звуки военного самолета, который летел со стороны России бомбить Мариуполь. Я не могу, потому что, когда рассказываю здесь, дома, про эту войну, меня поправляют патриоты, говоря, что это не российские самолеты меня бомбили, а украинские, что им отсюда виднее, а я что-то не так поняла. Я не могу, потому что спустя четыре дня после нашей эвакуации сердце тети Гали остановилось, но похоронили ее не на кладбище, как полагается человеку, а прямо во дворе, под окнами квартир. Я не могу, потому что дома я увидела полуразложившийся труп моего Жорика, он лежал на постели. Кошачья дверца была открыта, но он предпочел умереть дома, преданно ожидая хозяйку. А через дорогу я нашла труп моего Енота. Он лежал, как живой, будто спал. Я так стремилась выбраться из ада, чтобы обнять и поцеловать их животики, мордочки и лапки! Но поцеловать я смогла только трупы… Я не могу… больше… радоваться.